...............................................................................................................................................

Прошли средние века, теперь человек может встретиь новый век.
Человек всегда шел на встречу науке, забывая про религию и прочие душевные ценности.
Сегодня я хочу окунуть читателя в 1479 год и в месте с персонажами встретить
среднивековую Луардскую площадь.

...............................................................................................................................................

    К Н И Г А   П Е Р В А Я

   I. Луардская площадь

   Эта история начиналась на превосходных улицах Французского города Парижа в конце ХV века. Когда на мокром от ночного дождя асфальте заиграли первые лучи майского солнца, и тусклым светом наполнили тесную башню собора, разбудив спящего за столом солдата графа Де Форцсе. 
   Солнце все возвышалось над окрестностью, становясь все дальше и дальше от горизонта, наконец осветив улицы, и переулки.
   Под звон взволнованного солдата просыпаются утомленные горожане.
   Этот звон не восклицал на праздник или помолвку, или приезд в город буйного вассала какого-нибудь короля. Это был звон, что взывал парижан на площадь перед собором и графским дварцом. Это не представляло собой предупреждения о церковном празднике, или кончину верховного деятеля, это был звон казни бродячих людей: без документов и роду, без еды и крыши, воров, эмигрантов, бродяг - иначе окрещенными как “изгнанники”.
    Колокол пробил пять раз - пять часов утра, улицы наполнены толпой, что теснились проходя через главные ворота города на площадь Лагрос, ныне именованной, как Луардская площадь. Шум горожан стремительно усиливался: топот каблуков, буйные разговоры, а звон колокола только разогревал безумный гул, создаваемый взволнованными парижанами.
    Солнце, то сияло, то вновь скрывалось за тяжелыми серыми тучами, что повисли над Парижам. Тут среди стремительных горожан, что собрались толпами на Луардской площади, показался мужчина, на котором свисал старый, протертый до дыр темно-красный сюртук,  что прикрывал не менее грязную чем сам сюртук блузу, бежевые штаны, что были заправлены в ботты, которые доходили ему по самое колено. Мужчина стал руками расталкивать людей и что-то взволнованно кричать, но шум горожан просто не позволял расслышать его слова.
   Если бы мы жители XXIст. попали в их суровый 1479 год, прямиком на столпленную площадь или ярмарку, нам бы явное дело там бы пришлось несладко, да что тут говорить люди мечутся в разные стороны, перекрывая проход простым прохожанам, толкая локтями под бок, и задевая друг друга плечами, топот, гул, создаваемый самими горожанами, и наконец, чрезмерные крики, что в тот день донасились со всех сторон. А что бы было, если бы мы оказались на ярмарке перед собором, да еще и в какой-нибуть церковный праздник?..
    И так, как мы уже говорили мужчина восклицал и превликал на себя внимания горожан стоящих на площади, но никакой стоящий там человек, какой явно был не доволен столь буйным поведением немесного, об этом говорила его смуглая кожа и испанский окцент, не решился согнать обедневшего испанца с площади или хотя бы добиться его спокойствия. Казалось бы его крики должны были рзшевелить толпу уставших парижан, которых оторвали от ночного сна и покоя и по приказу графа де Фортцсе, что был согласован с мнением короля, и заставить их бушивать подобно урагану во время шторма, но как нато не странно, этого не было... А что бы было если бы здравомыслящего человека нашей эпохи, оторвать от теплой постели и ночных сновидений и приволокти в даболе ранний час на площадь, где безперерывно звонят колокола, а разгеренные люди создают шум, который не подобен всяким описаниям, где какой-то мужчина в даболе нелепай одежде толкает стоищего рядом мужчину или то женщину прямиком вас, разумеется без скандалов не обойдется, да и самое главное, это все ради того, что бы быть сведетелем казни каких-то оборванцев без роду и семьи...
     Парижани не подовали виду, и тут стоявший в толпе сонный школяр, что маленькай ручкай почесал свою белокурую и кудрявую головку, обратился к стоящему рядом с ним высокому и заросшему мужчине средних лет:
     –Эй, это же Бруно Гриньие, - вылетело с губ мальчугана. Сомнений нет, тот странный мужчина в красном сюртуке и был Бруно Гриньие. Успехом у народа он явно не пользовался, всякий житель Парижа того времени считал его безумцем и в какой-то мере даже побаивался его. Бруно был французом с испанскими кровями, и с ранних юношиских лет он проявлял интерес к науке, он поддерживал мнения великих ученых,  проявлял интерес к анатомии и астрологии. Раньше ему приходилось припарировать крыс и различных мелких грызунов и не раз приходила быстрой вспышкой мысль об иследовании человека. Безусловно такие мысли и теории его к добру не привели, девушки его избегают, мужчины так же как и их жены не взлюбливают, а школяры бегут со всех сторон, что бы послушать его домыслы и пробежаться глазами по его невоплащенных планах, изабраженных на листке старой, желтой бумаги. Помимо его увлечения, такого как наука, он писал различные истории и сказки, чем более он отталкивал горожан и привлекал школяров... Парижани его, как вы уже поняли недолюбливали, а что тут говорить про людей - жителей домов, что возле собора? Ведь их жизнь была даболе спокойная, конечно их дома и разположенны возле собора и площади Лагрос, где казнят людей, но особо шумных или примечательных дней там не было, а с пришествием в страну этого буйного сказачника, все перевернулась на вкруги своя... Постоянные восстания возле собора, его крики в которых он восклицает на то, что церквелсужитель Карлос Шалль прикрывает демона в балахоне да к тамуже явно дорожит им. Не будим отрицать, кюре Шалль действительно выростил и выходил мрачного человека, которого так же как и Бруно Гриньие, невзлюбила толпа, но об этом немного позже...
      – Да уберешься ли ты когда-нибудь, - так и говорили со всех сторон люди, - или так и будешь надоедать? Пошел вон с площади несчасный!
      – Не мешало бы и его вздернуть на весанице вместе с этими надоедливыми бродягами! - подался голос старика в длинай сутане, с сидой, он еще не облысевшей головой, что было необычайным для его возраста, и с длинным крестом в правой руке. С описаний читатель думаем уже понял, что этот хриплый и возмущенный голос пренадлежал священнику, к таму же тому самому отцу Карлосу, который как и вся буйная толпа невзлюбил Бруно Гриньие. Священник только явился на площадь, и можно даже сказать, что самого испанца-сказачника он не успел увидеть, но уже сразу понял, что взволнованные крики перед графским дварцом пренадлежат именно этому бунтарю.
     – О, мисье, - обратился к священнику несчасный испанец и тот бросил взгляд в его сторану, - вы бы велели увидеть на весанице тело невинного человека? Ох, небеса, а он еще и святым отцом завется!
     – Невинного? И это вы про себя?! Думаю мэтр Рене Лонсе поддержал бы мое мнения. И если бы он стал лучше прислушиваться к моим советам, вы бы уже были казнены! - тихо и спокойно произнес Карлос Шалль. Через долгую тишену кюре продолжил:
     – Вы заветесь сказачникам?
     – О, да, мисье, - подхватился испанец, в тот момент ему так и хотелось похвастаться каму-нибудь своим новым произведением, написанным три дня назад.
     – И много у вас читателей, в смысле, людей, что осмеливаются брать в руки ваши книги?
     – О, небеса, да чего же я не счасен! - обратился он сам к себе, а затем сново посмотрел на кюре, который в отличаи от него не смотрел сказачнику в глаза ведя беседу, - Книг много, и притом все они хорошие, но пока....
     – Пока что? - перебил молчания священник.
     – Пока ни одного.
     – И вы все равно пишите? - спокойный голос священника вазмущенно сменился.
     – Пока есть вдохновение, - неловко произнес испанец, почесывая за ухом, словно неуверенный школер, что не выучил урок.
     – Вдохновения для чего? В том смысле, что их все равно никто не прочтет, - отец Карлос сново успокоился.
     – Да, но... есть надежды что...
     – Да отправляйся ты в ад сосвоими книгами, - выкрикнул мужчина стоявший рядом.
     – Прочь с города! - подхватил другой. И Бруно Гриньие осталось только замолчать. Карлос Шалль отошел от него и направился в центр площади.
     Над Парижам вновь повисли тяжолые тучи, стаявшим на площади людям казалось, что вот-вот с них начнет лить холодный и сильный дождь.
     На балконе, что выглядывал с графского дворца на лощадь, явился даболе невысокий и чуть полноватый мужина, и след за ним вышел, другой в синем жюстокоре под которым виднелась белая блуза и пышный жабо, сам был как и первый невысок, однако выше чем тот. Он уселся рядом с первым мужчиной и стал поправлять длинный черный парик, что скравыл и без того черные, кудрявые волосы до плеч. Те мужчины, что устроились на обшитам бархотом стуле были граф Фредерик Де Форцсе и его поет Жулиан Де Вильфуар.
     Горожане уже прикрасно знали эту парочку, граф Де Форцсе, уточняем, это тот, что немного полноват, всюду водил с собой своего любимого фаворита и друга Вильфуара. Иногда Де Фортцсе во времена своего отсуцтвия позволял Вильфуару следить за своим графским двором, казалось бы он наделяет простого поета Франции такими полнамочиями, которых не давал лучшему своему капитану – Августу де Леашу.
    – Бесовы бродяги! Сколько еще ждать? - стал воскликать Жак дю Сени – сопожник, давний приятель Гриньие. – Проклятые! Неужели нельзя было их придушить в Ля Санте?! Когда же Де Фортцсе их казнит?
    Крики горожан доходили и до самого графа. Фредерик де Фортцсе равнодушно принялся смотреть в низ, а через некоторое время, когда понял, что шум горожан не унять все же обратился к вассалам, что стояли во две стороны от него и Вильфуара:
    – Кардинал Рене Лонсе из Авиньона уже прибыл?
    – Да мисье! Он предпочел наблюдать за происходящим в Бильдоне, - вассал указал пальцем на бушню, что находилась по близу площади и в начале темных улиц Сан-Дюрле.
    – Приступайте! - воскликнул Де Фортцсе и тяжолые ворота вновь открылись, но теперь через них не проходили прилежные парижане, теперь через них четыре мула волокли за собою большую свинцовую клетку, в которой парижане могли видеть обездоленных, грязных людей. Их взгляд был прикован к башне Бильдон, где если читатель помнит с арочного готического окна за происходящим наблюдал мэтр Рене Лонсе.
      Весь путь к центру площади они ехали молча, под крики и проклятие пражин. Доехав до центра Луардской площади два солдата, во главе которых стоял капитан солдат Август де Леаш и капитан северного отряда Жюрен Шинье из Тулона, открыв клетку они стали выталкивать их оттуда, и принялись волочь к виселице, где их ждал кюре Шалль. Кюре шел к босоногим на встречу горомно воспивав молитву.
     – Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui - Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen!
     – Amen! - воскрикнули два диакона, что шли по зади  кюре.
Тут толпу парижен растолкал белокурый, кудрявый мальчишка, явно, что школяр. Школяр в котором граф де Фортцсе узнал своего сына.
     – Нет! Они не виновны! Что делать людм без документов, средств и ...
     – Лифер! О гром и молния! Что ты тут делаешь? - граф поднялся.
     – Лифер, уйди прочь, - пробормотал Шалль.
     – Но учитель, постойте, вы же божий человек!
     – Мой капитан! Август де Леаш, прогоните Лифера! - недовольно воскликнул де Фортцсе и сел на место.
Лифер увидел, как достаточно высокий, широкоплечий мужчина растолкал раками бродаг и направился к нему. Тот мужчина и был Август де Леаш. Лифер его часто видел с племянницей Вильфуара – Элуизой, по этому совсем не удевился, когда узнал, что они уже помолвлены. Как Лифер и предпологал белокурая красавица Элуиза наблюдала за де Леашем с болкона своего дома. 
   Де Леаш взял юнношу за плече и отвел в сторону став рядом с ним. Окола полутора часа кюре разбирался с бродягами, прежде чем отправить их на виселицу. 
   Де Леаш смотрел на священника и застыл, словно статуя, казалось бы своими мыслями он был далеко от сюда. Возможно он так и стоял бы до конца казни, если бы его мысли не перебил сладкий, нежный женский голосок, что звучал с толпы прговоренных.
     – О, монсеньйор Шинье! Жюрен, я буду любить вас, только отпустите. Помилуйте!
     – Зачем мне ваша любовь, малышка? - окликнул Шинье, что волок прелестную смуглую девушку за руку к виселице, - Вы бродяга, кто мне позавидует с такой любовью? Ха, никто! Хотя у вас достаточно гибкий стан, смуглая кожа... - Шинье прижался к ее лицу и провел пальцем по ее щеке, девушка содрогнулась. Август трепещал в месте с ней, его взгляд скользил по ее коже, и тогда он не слышал ни шумных горожан, ни Элуизу, что кликала его с болкона.
    – Эй, Даниель! Чертов палачь иди сюда! Я тебе добычу принес!  - сново вскрикнул Жюрен Шинье.
    – Бесов урод! Сатана в черном балахоне! Если бы мне до тебе добраться, - послышался голос стоящего рядом горожанина.
    – Как тебя земля носит, и присвятая Мария терпит? - подхватил Жак дю Сени.
    – Ох, демон, выходимец собора Нотр-Дам-де-ла Шерли, воспитанник кюре Шалля и бывший диакон, что стал палачем. И они кличут меня бесом! - пробормотел Бруно Гриньие Жаку дю Сени. На что Жак не ответил, он лишь посмотрел краем глаза на Гриньие и приковал свой взгляд к подножью веселицы.
   Толпа все бушивала, кляня палача, пока средь стоявших диаконов и прочих двух палачей не явился сам Даниель.
Если читатель помнит, что Бруно Гриньие воскикал на то, что кюре Карлос Шалль дорожит демоном, то думаем, что читатель сразу понял, что тот демон в балахоне и есть палачь Даниель Бьене. Несмотря на то, что Даниель действительно покинул моностырь, принадлежавший собору Нотр-Дам-де-ла Шерли, Карлос все еще видел в нем сына. Его не остановило даже то, что вместо священника Даниель стал палачем.
   Даниель имел колдовскую внешность. У него была невероятно бледная кожа, большые черные глаза, и черные, как воронье крыло волосы, что волнами доходили еслу до конца подбородка. Он всегда одевал длинный черный балахон и часто его лицо пликрывал капюшон. Даниель был достаточно молодым. Ему было девятнадцать лет и на свое счастье он очень хорошо ладил с капитаном солдат Августом де Леашем, который часто розгонял толпу от него, которая была готова разорвать Даниеля в клочи. Пожалуй лишь присутствие капитана де Леаша и сдерживало горожан. Словом парижане не навидели Даниеля и в скором времени и Августа де Леаша.
    Граф махнул рукой, это был  знак, что пора начинать.
    Даниель Бьене принялся за стонущего убогого мужчину, что лижал на земле притулившись к цепям, что сковывали клетку к телеге. Палачь поднял его с земли и швыранул к вилелице, через какое-то мгновенье Бьене скинул последнюю опору нищего, где стояли его ноги, и с измученным громким криком босоногий повис на виселице. Смотря в сторону где стоял капитан из Тулона Шинье.
    Жюрен Шинье, державший смуглую босоногую девушку, на которую так смотрел де Леаш, как и прочая толпа был поражен. Тот нищий не погиб – шея была не сломана, того вся толпа ждала того момента, когда весящий на виселице не задохнется.
    Девушка вырвалась с рук Шинье, упав на колени и прикрыв лицо руками.
    – Аннабель!
    Сново раздался крик. Он звучал со стороны телеги с приговоренными на смерть людьми. Хрупкая девушка повернула в ту сторону прелестную головку. Девушка бросилась к телеге к рослому смуглому мужчине, которого уже вели к виселице, но как только ее удалось наблизиться к нему, ее вновь поймал капитан из Тулона.
    Вильфуар, что сидел с графом как и Август не сводил свой взгляд с Аннабель.
    – Мисье Фредерик, кардинал Рене из Авиньона, часто повторяется, говоря что всякий человек заслуживает на милось...
    – Клянусь рогами Дьявола, я отдал бы все, что бы видеть всех этох бродяг мертвыми. Понимаете ли  мэтр Жулиан...
    – Может Лифер прав! О Мария! - Вильфуар сам не заметил, что перебил де Фортцсе, - Ее повесят! Послушайте, монмисье, подарите ей жизнь, мой ангел! Эта нищея девушка - мой ангел. О! Она дарована мне небесами! Прошу вас мисье, остановите это.
    – Приказ был согласован с мнением нашего лучезарного короля. Я не имею прав. Вы просто сумасшедший мэтр Жулиан.
    – О небеса! - Жулиан обратился сам к себе подняв взгляд на небо, - Прошу вас, мисье, пожалейте бедного поета.
    – Ну хватит вам! Ладно, я прикажу ее отпустить, но если кто-то из парижан подаст об этом знать королю мне отрубят голову...
    – Я издам приказ, скажу, что от вашего имени, а если король станит разбираться, я скажу, что вы ничего не знали, что я просто...
    – Хватит вам мэтр! - граф был не в настроении в отличаи от Вильфуара, - Даниель Бьене, оставте эту девку,
Жюрен Шинье проводите ее прочь с площади, пусть не мешает!
 
    Возможно именно эти слова заставили приговоренных броситься на солдат. Отвержанные правительством нелигалы подняли наподдаваемый всяким описанием гул, толкая солдат и простых горожан, они направились к улицам Сан-Дюрле. Безусловно парижане воспользовались беспорядком, что тогда царил на Луардской площади и погнались за напуганной бродяжкой.
   Аннабель хотела рвануть в сторону ворот и башни Бильдон в надежде с остальными прорваться в переулки улиц Сан-Дюрле, но ее охватил страх, оцепеневшая, застывшая словна камень, она прижалась к графскому дворцу. Внезапно она увидела палача Бьене, что быстрым шагом направился к ней. Аннабель закрыла глаза, в ней уже не было надежд на спасение, однако она все еще надеялась, что ее кто-нибуть спасет. Почему-то она смотрела на капитана де Леаша, что застыл так же как и она. Его взгляд больше не сиял восхищение, теперь он больше походил на призрение и отвращение, однако в нем наблюдалась капля горести...
    – Спаси! Де Леаш! Ты же солдат короля, скажи мне, ведь твой король добрый, ведь так? Во всем виновен граф?! О, прошу тебя!
   Август вздрогнул.
    – На вилесецу ее! Жюрен Шинье, ловите ее! - воскрикнул де Леаш. Как только капитан увидел палача, что был ближе всех к Аннабель он продолжил, - Бьене, держи девку!
  Девушка застыла, ей осталось только ждать когда Даниель приволочет ее к виселице.  Она почувствовала его прикосновение к своей руке. Бьене сжал ее руку и бросился бежать.
   – Отпусти, Сатана! - прошипела бродяга, - Я тебя не боюсь! Демон! Бесов Палач!
   – Послушай, девушка, я не хочу вам зла. Позвольте мне спасти вас.
  Толпа гаражин и солдат графа бросилась в след за ними. Конечно нам жителям ХХI века это покажется не понятным. Зачем простым горожанам не имеющим никакого дела к происходящему, гнаться за каким-то палачом и бродягой.
Безусловно они гнались не за девушкой, а за палачем, видя в нем прислугу тьмы.